Десятого февраля любимцу публики исполняется 94 года. Накануне нашему корреспонденту удалось взять у него интервью.
Из слесарей – в артисты
– Владимир Михайлович, ваш отец был музыкантом, военным дирижером, очевидно, родители и вам прочили музыкальную карьеру?
– Да, отец окончил Московскую консерваторию по классу фагота, потом дирижерский факультет и стал дирижером. Папа был прекрасный организатор, очень увлеченный человек, основал музыкальную школу, преподавал сам и приглашал из Москвы выдающихся музыкантов. При школе у него был небольшой оркестр из учеников.
Мама по профессии была учительница, окончила институт. Но, поскольку отец был очень занят, львиная доля забот по дому, воспитанию детей лежала на ней. Нас было четверо: я, брат и две сестры. Конечно, отец хотел сделать из нас музыкантов: сестры занимались на фортепьяно и виолончели, брат – на скрипке, я учился играть на трубе. Но музыкантов из нас не получилось. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, отец умер, через три года – мать.
– В одном из интервью вы будто бы говорили, что очень хотели стать танцовщиком и вроде бы даже поступали в балетное училище, но не прошли по состоянию здоровья?
– Нет, не то чтобы я танцевать хотел. Когда оканчивал общеобразовательную школу, у нас был замечательный военрук, майор Хальвинский, который очень умело привил нам любовь, страсть к военному делу. Впоследствии школа стала военизированной. Нам пошили форму, и мы даже участвовали в параде на Красной площади. И я хотел пойти в военно-морское училище, но меня не взяли из-за зрения. После этого я начал работать просто учеником слесаря в радиомастерских.
А в школе я участвовал в кружках: музыкальном, танцевальном. У нас были такие бригады: мы, школьники, выезжали на фабрики, заводы с концертами. У меня уже была тяга к искусству, но я не думал, что стану актером, не стремился к этому. Просто меня не очень увлекало быть учеником слесаря, это казалось малоинтересным. Случайно, проходя по улице, увидел объявление, что идет прием в театральное училище. Я подумал: а давай попробую, что из этого выйдет. Это было театрально-производственное училище при театре МГСПС, который был преобразован позднее в Театр имени Моссовета, сейчас там театр «Эрмитаж».
Был тогда, как и сейчас, в театральные училища большой конкурс. Но я особенно не волновался, не думал, что если не попаду, то это конец жизни. На экзаменах чувствовал себя совершенно свободно, раскованно. Не было никакого волнения, как у других. У меня был неплохой голос, я был музыкален, танцевал, двигался хорошо, и все это продемонстрировал, когда задавали этюды. После экзаменов мне сказали: через некоторое время придете – будут вывешены списки принятых в училище. Я даже забыл об этом, потом вспомнил, пошел, смотрю: огромные списки висят, я просмотрел и увидел свою фамилию. Был уверен, что меня не возьмут, а меня взяли. Так я стал студентом театрального училища при театре МГСПС, а после окончания остался в этом же театре.
О спорт, ты – жизнь!
– Вашей физической форме можно позавидовать. Это результат здорового образа жизни и регулярных занятий спортом?
– Не пью, никогда не пил, и не курю. Меня это не привлекало и не привлекает. В компании я могу выпить и стакан вина, и даже рюмку водки. Но не больше. Я с детства полюбил спорт: и в школе им занимался, и всю жизнь. Хотя прежде возможностей было меньше: в детстве у нас не было ни лыж, ни ботинок. Зимой мы катались с горок на самодельных лыжах, коньки приматывали веревками к валенкам, а летом играли в футбол тряпичным мячом. Занимался легкой атлетикой, верховой ездой, окончил конно-спортивную школу, получил диплом ворошиловского всадника. Да, были и такие, а не только ворошиловские стрелки.
– Снимаясь в кино, вы, бывало, обходились без дублера. Так было в первой вашей картине «Свинарка и пастух» в знаменитой сцене погони, когда конь летит по отвесной горной дороге. А в картине «В квадрате 45» сами прыгнули с парашютом, хотя до этого ни разу не пробовали.
– Еще занимался водными лыжами, играл в теннис, пока в 80 лет не получил инфаркт, после этого пришлось нагрузки снизить. Сейчас смотрю футбол по телевизору. Но раньше всегда ходил на стадион (я не люблю слова «болельщик», предпочитаю говорить «поклонник футбола»), у меня много знакомых спортсменов.
– Вы по гороскопу Водолей. По гороскопу, для Водолеев важнее общественная жизнь, чем семейная…
– Конечно, для меня важно, что творится в обществе, в котором я живу. Но и семья для меня важна, в ней я нахожу моральную поддержку и возможность отдохнуть.
– Расскажите о вашей жене Иветте Евгеньевне Капраловой, с которой вы вместе уже сорок лет…
– Она журналистка, окончила филологический факультет МГУ, очень образованный человек, работала в Бюро пропаганды киноискусства. Устраивала концерты на стадионах, во дворцах спорта, составлялись программы, которые она редактировала. Иветта и ее коллеги таких людей открыли, как Гриша Горин, Аркадий Арканов, покойный Юрий Визбор. Эти концерты в то время пользовались огромным успехом. Детей у нас, к сожалению, нет. У меня был сын от первого брака, но он умер во время войны, в 41-м году. Моя первая жена была актриса, играла служанку Лиссену в спектакле «Учитель танцев». Она давно умерла.
Чувство меры
– На вашем столике в гримерной стоит небольшая православная икона. Как вы относитесь к религии?
– Я верующий человек. Дело не в том, чтобы часто ходить в церковь. Совесть – высший судия. Существует в хорошем смысле нравственный покой, который влияет на сердце и на организм. Мой герой из спектакля «Человек из Ла-Манчи», Дон-Кихот, говорит: «Нельзя своего ничего иметь, кроме своей души». Поэтому мне кажется, что не нужно чрезмерно увлекаться даже такими прекрасными вещами, как домашний комфорт, дача. Во всем, как в искусстве, должна существовать мера. Не надо ради бытовых удобств никого расталкивать локтями, копить на черный день, а просто жить по совести – и все будет нормально.
– Что вас сегодня радует и что огорчает?
– Я прожил большую жизнь, служу в армейском театре, который бесконечно люблю. Вся моя жизнь прошла здесь. Я живу очень скромно: маленькая квартирка, 28 метров, две комнаты. Я никогда никому не завидовал и не завидую. За своих коллег я радуюсь, желаю им только добра, поскольку знаю, как все непросто, тяжело им дается. Хотя, конечно, многое в нашей нынешней жизни меня как человека, который прошел дорогами войны, очень огорчает.
Вспоминается пьеса Григория Горина «Тот самый Мюнхаузен», где героиня говорит: «Жизнь – это навозная куча, в которой мы копошимся, как черви». С Гришей я был очень дружен, и больно говорить о нем в прошедшем времени. Очень много уже ушло из жизни людей, с которыми я отдыхал душой.
Меня очень огорчает нечистоплотность, непорядочность, жестокость, которой так много в современной жизни. Убийства, криминал стали нормой. Я этого не принимаю, да и никто этого не может принять.
– В этом году вам – 94 года, и вы по-прежнему полны сил и энергии. В чем секрет вашего долголетия?
– Стараюсь никому не делать гадостей, подлостей. Как прекрасно сказал поэт Иосиф Бродский, «надо понимать, что есть люди лучше тебя, и это облегчает жизнь». Я живу с чистой совестью. Думаю, что и у многих других людей моего поколения совесть чиста. Мы прошли войну, защитили Россию. Нужно уметь удивляться жизни, интересоваться всем новым, никогда никому не завидовать. И еще. Необходимо поддерживать в себе состояние влюбленности – в свою профессию, в людей, которые тебя окружают, в жизнь во всех ее проявлениях.
Юрий Васильев: «Я должен все испытать на себе» 
Тамара Семина: «Я все время в движении» 
Четыре творческих задания, которые меняют жизнь к лучшему 
